До сих мне задают вопросы, где я пропадал. А узнав причину, спрашивают о деле. Отвечаю всем, кто еще не в курсе.
Во второй половине дня, 6 июля 2023 г. в Твери была проведена операция по задержанию человека, подозреваемого в преступлении. Этим человеком был я – Абдулла Экаев. Само задержание выглядело следующим образом. Поприсутствовав в этот день в судебном заседании Московского районного суда г.Твери, я выехал в военно-следственный отдел СК, расположенный на углу Советской и Студенческого переулка. Там было назначено одно непродолжительно следственное действие с участием моего подзащитного солдата срочной службы. Что бросилось в глаза, так это суетливость следователя.
Причина стала понятна после выхода на улицу: в метрах 5-7, стоя по краям тротуара, меня ожидали трое бойцов спецназа в масках и во всеоружии. Был также «УАЗик» на углу с открытой задней дверью. Я не скажу, что рассмеялся, но улыбку эта ситуация у меня все-таки вызвала: я почему-то вспомнил слова одного высокопоставленного чиновника в период моей службы в ОБХСС. Мне тогда довелось вести разработку работников гастронома ГУМ на Красной площади в Москве, его директора Бориса Тверетинова и идущие наверх связи. Я и мой коллега Александр Лоевский «брали» высокопоставленного чиновника на Старой площади при выходе из ЦК КПСС, где сейчас располагается Администрация Президента России. И не было при этом ни «масок-шоу», ни табельного оружия у нас. Мы подошли к нему сзади, а он, оглянувшись, спросил: «Хлопцы, вы наверно за мной?». Тут же возле нас остановилась черная «Волга» и мы ответили: «Да, Николай Петрович». Ему все было понятно. Он спокойно сел в машину и был нами доставлен в следственное управление, где старший следователь по особо важным дела при прокуроре РСФСР Владимир Олейник, будущий судья Конституционного Суда России, предъявил ему обвинение и провел первый допрос. Задержанным был начальником Главного управления торговли Москвы Николай Трегубов. На улицу из ЦК КПСС он вышел без партийного билета и статуса депутата Верховного Совета РСФСР. Вот эти слова мне и вспомнились. После допроса Трегубов был доставлен нами в СИЗО «Лефортова», где начальник изолятора полковник Медведев любезно угостил меня с Лоевским чаем.
Параллельно с моим задержанием в другой части города была проведена такая же спецоперация в отношении адвоката Веры Шаровой. Ее признали моей соучастницей в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 294 УК РФ. Эта норма права предусматривает уголовную ответственность за вмешательство в деятельность следователя с использованием служебного положения. Это не тяжкое преступление. Ответственность по этой статье предусмотрена в виде штрафа или лишение свободы сроком до 4 лет с отбыванием наказания в колонии-поселении.
Мне до сих пор задают один и тот же вопрос: так что же мы сделали. Отвечаю словами обвинения: «Устно, а также путем демонстрации заранее изготовленного листа с печатным текстом довели до Раевского Ю.А. требования об отказе от ранее данных им показаний, изобличающих …Геннадия в совершении вымогательства у Шамарина В.С., и изменении их в пользу …Геннадия, угрожая при этом Раевскому Ю.А., в случае не исполнения указанного требования, длительным лишением свободы, а также негативными последствиями для него и его семьи…».
Заявляю всем, что это обвинение и вынесенный нам с Шаровой приговор о признании нас виновными во вмешательство в деятельность следователя абсолютно не соответствуют ни закону, ни тому, что было на самом деле.
Причем, обвинение основано исключительно на показаниях Раевского, преследовавшего цель угодить следствию. Этим он надеялся на то, что его действия о вымогательстве у Вадима Шамарина будут квалифицированы всего лишь, как самоуправство. Иначе ему, уже дважды судимому за вымогательство, имеющему непогашенную судимость за похищение человека и его убийство в целях завладения квартирой, по нынешнему делу ему признание грозит признание особо опасного рецидива с отбыванием наказания в колонии особого режима. Срок же ему при такой биографии вероятнее всего отмерят в пределах 10 -12 лет. Что касается манеры дачи им показаний обо мне и Шаровой, то она напоминает рассказ знаменитого гоголевского персонажа Ноздрева о Чичикове из «Мертвых душ»: на любой вопрос Кондюриной с нужным подтекстом и интонацией Раевский понятливо отвечал утверждением.
При все этом истинная причина того, что меня «упрятали» в СИЗО, «пристегнув» Шарову, заключалась в том, что я, защищая своих подопечных Геннадия и Михаила, «достал» беззаконие следователей тверского СУСКа. Они являлись основными расследователями дела о вымогательстве, по которому, как я уже отметил, Раевский являлся обвиняемым. Утром 6 июля 2023 г. на Интернет-просторах появилась моя публикация «Следователю Дубасовой приснился сон», а после обеда я и Шарова, не имевшая к этому отношение, были во дворены под стражу.
Важным в этом деле является следующее: если даже признать обоснованным обвинение в том, что я и Шарова угрожали обвиняемому Раевскому, то привлечение нас за это к уголовной ответственности является незаконным. И вот почему: руководитель следственного управления Альберт Кизимов, возбудивший в отношении нас уголовной дело исходил из того, что высказав угрозы и требование Раевскому, мы вмешались в деятельность по расследованию уголовного дела в отношение обвиняемых Раевского и других. Исполняющий обязанности прокурора области Евгений Денисов согласился с такой квалификацией и, утвердив обвинительное заключение, направил дело в суд. Судья Московского районного суда г. Твери Евгений Цветков оказался солидарен со следствием и прокурором. В итоге 27 февраля 2024 г. «прозвучал приговор трибунала»: меня и Шарову осудили к одному году реального лишения свободы, которые предстояло провести в колонии-поселении. Однако мы были освобождены из-под стражи в связи с отбытием назначенного нам наказания. Дело в том, что день пребывания в СИЗО в силу закона засчитывается как два дня нахождения в колонии-поселении. Таким образом 7 месяцев 21 день нахождения в СИЗО покрыли наш срок наказания.
А теперь о том, почему в наших действиях, выражаясь по обывательски, нет преступления. Как уже отмечено, нас признали виновными в том, что путем угроз обвиняемому Раевскому и требованием изменить показания мы вмешались в деятельность следователя. Какого конкретно следователя по делу не указано, да это и не имеет значения для данной публикации. Важно, что Верховный Суд России неоднократно указывал, что под вмешательством в деятельность следователя понимается воздействие на следователя непосредственно или через друзей, а не иных участников судопроизводства.
Вот конкретный пример: отменяя приговор Белгородского областного суда в отношении Куприной, Судебная коллегия по уголовным делам ВС РФ в кассационном определении от 3.07.2002 г. по делу № 57-о02-15 отметила:
Объективная сторона данного преступления заключается во вмешательстве в деятельность следователя, которое выражается в непосредственном воздействии на следователя путем дачи указаний, советов либо в какой-либо иной форме.
Или другой пример: Алтайский адвокат Овсеев был обвинен во вмешательстве в деятельность следователя путем воздействия на свидетеля. Но краевой вынес оправдательный приговор. Прокурор, как водится, обжаловал его. Однако Судебная коллегия по уголовным делам ВС РФ в кассационном определении от 3.04.2003 г. по делу № 51-КПо03-16 отметила: «Диспозиция ст. 294 ч. 3 УК РФ предусматривает вмешательство в деятельность следователя, но не воздействие на свидетеля. При таких обстоятельствах, как правильно указал суд, действия Овсеева не образуют состава преступления».
Для убедительности приведу еще один пример. Отменяя обвинительный приговор Приморского краевого суда и прекращая производство по делу, Судебная коллегия по уголовным делам ВС РФ в кассационном определении от 14.02.2006 г. по делу № 56-о05-94 указала:
«Диспозиция этой статьи указывает, что такими действиями являются различные формы воздействия на следователя как непосредственно, так и через его близких, знакомых, совершенные умышленно и направленные на достижение указанной в законе цели.
Как видно из материалов дела, целью Юрок и Щедрин действительно было создание препятствий для полного и объективного расследования дела, тем самым они посягали на установленный порядок досудебного производства по уголовным делам.
Однако приведенные в приговоре обстоятельства свидетельствуют о том, что на следователя они не воздействовали, непосредственно в его деятельность не вмешивались, а договорились создать препятствия для проведения следствия иным способом — путем принуждения свидетеля к уклонению от дачи показаний.
Такие действия не составляют объективной стороны рассматриваемого состава преступления.
Следовательно, установленные судом обстоятельства свидетельствуют о том, что Юрок и Щедрин не совершали действий, предусмотренных ст. 294 УК РФ. Приговор в этой части подлежит отмене, а дело — прекращению за отсутствием в их действиях состава данного преступления».
Таким образом ВС РФ однозначно утверждает, что преступлением является лишь воздействие на следователя, а не иного участника расследования, каковым являлся обвиняемый Раевский.
Так в чем же дело? Допустить, что Кизимов, Денисов и Цветков не знали о позиции высшего судебного органа невозможно хотя бы потому, что в подававшихся им жалобах описывались определения ВС России. Отсюда следует вывод о том, что имело место сознательное беззаконие.
Вообще-то дело необычное не только из-за того, что приговор вынесен вопреки столь очевидной позиции ВС РФ. Перед завершением расследования следователь в очередной раз обратился в суд с ходатайством о продлении срока содержания под стражей меня и Шаровой. Суд, естественно, удовлетворил ходатайство и также естественно, что мы подали апелляционные жалобы. Во время их рассмотрения дело уже находилось в Московском районном суде. Учитывая это, прокурор заявил ходатайство об изменении нам меры пресечения на домашний арест. Но… суд отказал прокурору.
Когда дело наконец поступило в суд первой инстанции, разбирательство по существу началось с ходатайства государственного обвинителя о переводе нас на домашний арест. Но судья Цветков отказал прокурору и мы продолжили «житие свое» на своих «шконках».
Следующее заседание оказалось еще весьма интересным: прокурор заявил отвод судье Цветкову. Беспрецедентный случай, ранее не встречавшийся в судебной практике.
Таким же невиданным случаем является и то, что Раевский, убийца и вымогатель, потенциальный особо опасный рецидивист, которому «светит» длительное лишение свободы в особых условиях, через два месяца из СИЗО был переведен на домашний арест. В этом положении он находится по сей день. А ведь Верховный суд указал, что это является признаком того, что обвиняемый может скрыться от суда, уничтожить доказательства, препятствовать иным способом. Тем не менее он был дома, а мы на «нарах».
Встает естественный вопрос: почему? Ответ я вижу в процессуальном законодательстве. Он прямо гласит, что следователь, прокурор и суд должны руководствовать законом и совестью.
Очередное четвертое заседание апелляционного суда назначено на 21 августа, как я уже ранее писал. Судья областного суда Алексей Власов будет рассматривать апелляционные жалобы на приговор, а также требование прокурора на отказ ему в отводе судьи. Зная, что такое апелляция в областном суде, учитывая обстоятельства, существующие за рамками дела, ни я, ни Шарова не рассчитываем на положительный результат. Его можно будет достичь лишь во Втором кассационном суде в Москве. Он-то, мы надеемся, не станет противопоставлять себя столь очевидно определенной позиции Верховного Суда России, указанной мною выше.
Абдулла Экаев
